Рождение мира

Константин Бранкузи отливает из нержавеющей стали «Новорожденного». Его скульптура провоцирует конфликт между высоким искусством и промышленным производством, решающей точкой которого становится судебное разбирательство в США вокруг «Птицы в пространстве».

В 1907 году, в течение четырех недель, когда Константин Бранкузи ( 1876-1957) в числе пятидесяти ассистентов работал под началом прославленного французского скульптора Огюста .. Родена, он столкнулся лицом к лицу с двумя полярными явлениями. Во-первых, как одному из множества «настройщиком — операторов похожих на циркули инструментов, предназначенных для переноса скульптурной идеи из гипсовой модели в мрамор (часто с увеличением или уменьшением), — ему во всей красе открылся процесс фабрикации эстетического «оригинала» на своеобразном конвейере. Во-вторых, будучи талантливым выпускником Школы изящных искусств, которого «С пылу с жару» подхватил Роден, Бранкузи познакомился с другой стороной практики мастера: подобно магу, тот фиксировал самые мимолетные жесты выступавших перед ним балийских танцовщиц, передавая их сложные движения простыми комками глины.

Эти последние произведения, прямо противоположные первым, заключали в себе квинтэссенцию того, что Вальтер Беньямин в недалеком будущем назовет «аурой», — уникальности чего-то, схваченного здесь и сейчас, неповторимого качества, отзывающегося в уникальности медиума, который и сам является результатом индивидуального прикосновения. Связывая ауру с древнейшими источниками искусства, восходящими к религиозным ритуалам, Беньямин указывал на то, что культовый объект должен быть подлинником, чтобы произвести свое действие: замены и копии тут бессильны. Секуляризация ничуть не уменьшила значение пронизанного аурой эстетического оригинала, и от Ренессанса до романтизма самой высокой оценки в прямом и переносном смысле заслуживала не только оригинальность замысла художника, но и чувство неповторимости воплотивших этот замысел линии или мазка. Танцовщицы Родена, остановленные на лету горсткой глины, несущей на себе отпечатки рук мастера, как нельзя лучше отвечают этому критерию. А тиражи его скульптур в мраморе и бронзе, напротив, наводят на мысль о художественно-промышленной продукции, распространяющейся в репликах и характерной скорее для декоративно-прикладного, чем для высокого искусства.

Выбираете подарок любимому? Духи и ароматические масла для мужчин будут отличным вариантом.

Бранкузи оставил мастерскую Родена, не проработав в ней и месяца, и избрал в скульптуре путь, резко расходящийся с этой «индустриализацией». В дереве или камне, которые удавалось найти (на покупку материалов у скульптора в то время средств не было), он начал работать без глиняных и гипсовых моделей, сразу приступая к резьбе по блоку. Эта «прямая резьба» была эстетически честной сразу в двух смыслах. Она отвечала специфике материала, не применяя перенос из ваяльной глины в камень, гипс или бронзу, как это принято в традиционной скульптуре. И тем самым сопротивлялась тиражированию, не допуская множественных копий.

Этос прямой резьбы вызывал и другие ассоциации, воодушевлявшие Бранкузи: он чем дальше, тем больше демонстрировал манеры румынского крестьянина — отпустил длинную бороду, стал носить спецовку и сандалии. Архаичные традиции резьбы по дереву его родной страны оказались созвучны занятой им позиции противостояния истеблишменту и соединились с влиянием африканской и другой племенной скульптуры, которое стало очевидным в его работах к 1914 году. То обстоятельство, что влияние это он разделял с большей частью парижского авангарда, увлекшегося сначала Полем Гогеном (который и ввел в этом кругу практику .. прямой резьбы), а затем примитивизмом в более широком понимании, Бранкузи признавать не желал: настолько он был непреклонен в своем намерении остаться в стороне от исторического движения модернизма, настолько сосредоточен на якобы вневременном и универсальном характере своего искусства.